9-86-20: Извозчик, Кучер, Ямщик, Ломовой извозчик, Извоз рыбы

Толстый и сердитый кучер делает крутой поворот и въезжает на мощенный двор.

Несколько экипажей остались ждать господ, и кучера, раскормленные, важные, с презрением смотрели с высоты своих козел на темные покосившиеся домишки.

В двери кабинета пролезает кучер Илья и безмолвно останавливается у порога; он нерешительно начинает что-то искать своей монументальной рукой на том месте, где его толстая голова срослась с широчайшими плечами. Узкие глаза смотрят в угол, ноги делают беспокойные движения, как у слона, прикованного к полу железной цепью. - Зачем ты пришел, Илья? - спросит Ляховский усталым голосом. - А насчет жалованья, Игнатий Львович... - Зачем? - Говорю: насчет жалованья... - За деньгами пришел? - За жалованьем. - Деньги... везде деньги, всякому подай деньги, - начинает горячиться Ляховский. - Что же, по-твоему, я сам, что ли, делаю их? - Не могу знать, Игнатий Львович. - Не могу знать!.. А где я тебе возьму денег? Как ты об этом думаешь... а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь... а? «Дескать, вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно...» Ведь так думаешь... а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?.. По оплывшей бородатой физиономии Ильи от одного уха до другого проползает конвульсивное движение, заменяющее улыбку, и маленькие черные глаза, как у крота, совсем скроются под опухшими красными веками. - Ежели вы, Игнатий Львович, очень сумлеваетесь насчет жалованья, - начинает Илья, переминаясь с ноги на ногу, - так уж лучше совсем рассчитайте меня... Меня давно Панафидины сманивают к себе... и пять рублей прибавки. - А кто эти Панафидины? - Купцы... В гостином дворе кожевенным товаром торгуют. - Купцы.., Вот и ступай к своим Панафидиным; если не умел жить здесь. Твой купец напьется водки где-нибудь на похоронах, ты повезешь его, а он тебя по затылку... Вот тебе и прибавка! А ты посмотри на себя-то, на рожу-то свою - ведь лопнуть хочет от жиру, а он – «к Панафидиным... пять рублей прибавки»! Ну, скажи, на чьих ты хлебах отъелся, как боров? - Это уж божеское произволение, - резонирует Илья, опять начиная искать в затылке. - Ежели кому господь здоровья посылает... Другая лошадь бывает, Игнатий Львович, - травишь-травишь в нее овес, а она только сохнет с корму-то. А барин думает, что кучер овес ворует... Позвольте насчет жалованья, Игнатий Львович. - Что ты пристал ко мне с ножом к горлу? Ну, сколько тебе нужно? - Да за месяц уж пожалуйте... двадцать пять рублей. - О-о-о... - стонет Ляховский, хватаясь обеими руками за голову. - Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей... Да ведь столько денег чиновник не получает, чи-нов-ник!.. Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь... вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда на фуражке, он должен содержать мать старушку... А ты что? Ну, посмотри на себя в зеркало: мужик, и больше ничего... Надел порты да пояс - и дело с концом... Двадцать пять рублей... О-о-о ! - А вы, Игнатий Львович, и возьмите себе чиновника в кучера-то, - так он в три дня вашего Тэку или Батыря без всех четырех ног сделает за восемь-то цалковых. Теперь взять Тэка... какая это лошадь есть, Игнатий Львович? Одно слово - разбойник: ты ей овса несешь, а она зубищами своими ладит тебя прямо за загривок схватить... Однова пятилась да пятилась, да совсем меня в угол и запятила. Думаю, как брызнет задней нотой, тут тебе, Илья, и окончание!.. Позвольте, Игнатий Львович, насчет жалов... - На!.. бери, бери!.. - кричит Ляховский, отодвигая ящик конторки, на дне которого лежит несколько смятых кредиток. - На, грабь меня, снимай последнюю рубашку... - Уж вы лучше сами отдайте... - Не могу... чувствую, что пропьешь! Эта история повторяется исправно каждый раз, поэтому Илья, как по льду, подходит к столу и еще осторожнее запускает свою лапищу в ящик. - Покорно вас благодарю, - говорит Илья, пятясь к двери, как бегемот. - Мне что, я рад служить хорошим господам. Намедни кучер приходил от Панафидиных и все сманивал меня... И прибавка и насчет водки... Покорно вас благодарю. Кучер Илья жил настоящим паразитом, но Ляховский никак не мог ему отказать, потому что другого такого Ильи в целой губернии не сыщешь, - ездил он мастерски и умея во всем потрафить барышне.

На другой день у приваловского флигелька стояла плетенка, в каких ездят по всему Уралу, заложенная парой костлявых киргизок. На козлах сидел кучером гарчиковский мужик Степан, отбившийся по скудоумию от земли и промышлявший около господ.

Говорю Никитушке, мужу-то моему: отпусти ты меня, хозяин, на богомолье сходить. Извозчик он, не бедные мы, отец, не бедные, сами от себя извоз ведем, всё свое содержим, и лошадок и экипаж.

Повел городовой левшу на санки сажать, да долго ни одного встречника поймать не мог, потому извозчики от полицейских бегают. А левша все это время на холодном парате лежал; потом поймал городовой извозчика, только без теплой лисы, потому что они лису в санях в таком разе под себя прячут, чтобы у полицейских скорей ноги стыли.

III. Вечером вуали носили только проститутки.

- Пробовал тоже извозчиком ездить. Нанялся к хозяину, да ноги ознобил: сил-то мало, стар стал! Лошадь попалась злющая; однажды под карету бросилась, чуть не изломала меня; в другой раз старуху смял, в часть взяли...

-Кто там? - окликнул громким и недовольным голосом хозяин. - Мы, - ответили глухо из-за окна. - Ну-у, а чего еще надо? - Пусти, Христа ради, сбились... обмерзли. - А много ли вас? - Не много, не много, восемнадцатеро всего, восемнадцатеро, - говорил за окном, заикаясь и щелкая зубами, очевидно совсем перезябший человек. - Некуда мне вас пустить, вся изба и так народом укладена. - Пусти хоть малость обогреться! - А кто же вы такие? - Извозчики. - Порожнем или с возами? - С возами, родной, шкурье везем. - Шкурье! шкурье везете, да в избу ночевать